Различные философские течения и психологические школы рассматривают одиночество то как единственно возможную основу человеческого бытия, то как социальную проблему – следствие развития современных общественных сил, то как противоестественное для человека состояние – патологию и проявление слабой приспособляемости личности. По нашему мнению, подобная несогласованность теоретического и эмпирического знания об одиночестве является следствием противоречия между пониманием одиночества как объективного и онтологически неустранимого модуса существования и трактовкой его как психологической проблемы частного существования, возникающей или обостряющейся в конкретном социальном контексте и требующей преодоления.

Башмакова Е. В., к. псих. н., Одесский торгово-экономический институт КНТЭУ, Украина, г. Одесса

В XX в. человечество охватила проблема одиночества – «основная проблема личности и философии человеческого существования», – как назвал ее Николай Бердяев.

Различные философские течения и психологические школы рассматривают одиночество то как единственно возможную основу человеческого бытия, то как социальную проблему – следствие развития современных общественных сил, то как противоестественное для человека состояние – патологию и проявление слабой приспособляемости личности. По нашему мнению, подобная несогласованность теоретического и эмпирического знания об одиночестве является следствием противоречия между пониманием одиночества как объективного и онтологически неустранимого модуса существования и трактовкой его как психологической проблемы частного существования, возникающей или обостряющейся в конкретном социальном контексте и требующей преодоления.

Связь между очевидно различными подходами к одному предмету, по нашему мнению, может быть понята не как противопоставление, а как диалектическое единство, выражаемое через соотношение понятий «явление» и «феномен».

В традиции феноменологической онтологии М. Хайдеггера мы различаем понятия «феномен», «явление» и «видимость», трактуя явление как способ обнаружения феномена, форму его явления человеку.

Явления всегда очевидны наблюдателю, поскольку, по утверждению М. Хайдеггера, они есть «предметы эмпирического разглядывания». Таким «разглядыванием видимого» занимаются многие прикладные науки (психология – в первую очередь), различая одиночество, изоляцию и уединение и полагая, что одиночество имеет некий специфичесÂ�кий внутренний контекст. В целом, одиночеÂ�ство как явление сводится к следующему: индивид не моÂ�жет найти необходимый ему эмоциональный отклик в процессе общения и, как следствие, испытывает одиночество.

Ситуативно одиночество понимается как продукт содержания структуры «человек-мир», как количественная и качественная характеристики контактов, обнаруживающаяся субъектом на двух уровнях восприятия: на уровне чувств как переживание, на уровне рефлексии как данность сознанию представления о своей отдельности, уникальности и единственности. Соотношение этих уровней дает несколько возможных комбинаций: первично одиночество только переживается, но не осознается; одиночество и переживается, и осознается; одиночество не переживается, но может выступать предметом рефлексии.

На онтическом уровне сознания циркулируют обыденные представления об одиночестве и «самоочевидные» выводы о нем. Именно такое истолкование становится основой самовосприятия индивида, конструирования моделей его взаимодействия с миром, социумом. Среди стереотипов обыденных представлений об одиночестве – отождествление понятий «одиночество», «одинокий образ жизни» и «уединение»; однозначно негативная оценка одиночества как несчастья, наказания, патологии, устранение которых желательно и возможно; интенсификация контактов как способ преодоления одиночества; ситуативный, случайный характер одиночества. Такое знание ограничено в силу неспособности увидеть универсальную природу одиночества и отразить сложность и диалектику его значения в человеческом бытии.

Второй уровень – переживания и осознания одиночества – может быть соотнесен с онтико-онтологическим регистром бытия, доступен вопрошающему субъекту и интересен теоретической психологии с ее научным аппаратом и университетским дискурсом. Теоретическое «видение», соотносимое с вопрошанием на онтико-онтологическом уровне, предопределяется оптикой, через которую происходит вглядывание в одиночество, то есть концепцией личности, психики или общества, избранной исследователем. Однако в силу практически однозначной оценки одиночества как явления негативного, являющегося и фактором деструкции (в отношении и психики, и социального порядка), и её признаком, сама проблематизация одиночества разворачивается в пространстве рекомендаций по его преодолению.

Одиночество как предмет рефлексии находится за пределами эмпирического понимания одиночества как переживания в психологическом смысле. Это требует перехода на онтологический уровень бытия, разработки концепции бытийного понимания одиночества и соответствующего способа мышления, даже не теоретического, а философского и, по моему убеждению, – психоаналитического. Именно на этом уровне одиночество может быть познано как феномен, который нуждается для своего выявления в сложных операциях мышления, т. е. в опосредовании.

Феномен одиночества является многомерным, и в философии он рассматривается как одиночество-бездомность, одиночество-неслиянность, одиночество-ответственность, одиночество-уединение. Наиболее влиятельная философская позиция базируется на констатации онтологической заданности одиночества в подлинно человеческом бытии, его неизбывности и «непоправимости». Данная трактовка лежит в основе философской антропологии и экзистенциализма, представляющих одиночество как имманентное, без акцента на оценочность, состояние индивида, связывая его с отсутствием предопределенной сущности человека, а, следовательно, с перманентной ситуацией выбора, совершаемого в одиночку.

Одиночество связано с самим существованием человека, является продуктом структуры «человек-мир», то есть неизменным, постоянным свойством человека. Вычленение субъектного «Я», рождение самости означало разрыв природного континуума, инополагание субъекта по отношению к внешнему миру. Человеческая самость, таким образом, стала одной из сторон метаоппозиции: «Я-Другое». В то же время, человек не обладает и не способен обрести собственно человеческую сущность вне сопричастности социуму. Другой важен для «Я», необходим, поскольку является источником знания обо мне как уникальном и неповторимом. Но он же является источником моих негативных значений, скрытой угрозой для моего существования.

Одиночество само по себе как отделённость, выделенность субъекта объективно и не представляет проблемы. Трагедия одиночества в том, что оно переживается не только как осознанная онтологически заданная оппозиция «Я-Другое», но и как непреодолимый импульс к снятию этой оппозиции; как драматическое противоречие между конечностью физического существования и возможностей человека и бесконечностью его притязаний, стремления к осознанию своих границ и к выходу за эти границы, потребности в утверждении самости и идентификации с какой-либо общностью. Одиночество как проблема страдания осознанной непричастности возникает тогда и оттого, что вместе с отделением от «другого», вычленением из целого, субъект сохраняет стремление к снятию этой первичной оппозиции, партисипации, воссоединению с целым, восполнению себя до целого: мира или общности.

Признание онтологического статуса феномена одиночества и анализ его метафизических оснований означает его трактовку в качестве неустранимого общечеловеческого модуса существования, а, следовательно, отказ от традиционной формулировки проблемы одиночества как проблемы его преодоления, на наш взгляд, ошибочной и бесперспективной.