Современным поколениям человечества выпало существовать в весьма турбулентное время: геополитически изменяются границы государств, социально-психологически изменяются и сами концепции государств как национальных или федеральных образований. На сегодня уже уместно говорить не о государствах и взаимном противостоянии их интересов, как то было ранее, а о соотношении сил и антагонизмах между группами, сформированными либо по корпоративно-орденскому признаку, либо по признаку доступа к определенного рода ресурсам.

КОРНЕЕВА Е.

О СМЫСЛАХ, РЕЛЯТИВИЗМЕ И АДАПТИВНОСТИ

«Кто не знает, что такое мир, не знает, где он сам».
Марк Аврелий (121—180)

«Мир создан не для того, чтобы его понимать. Ему нет дела до того, понимают его или нет. Возможно даже мир был создан для того, чтобы оставаться непостижимым. Познание мира, являясь частью мира, остаётся при этом полной иллюзией. Именно это я нахожу интересным, так как это означает, что мышление — есть лишь часть целого, и что для всего целого интерпретации не существует».
Жан Бодрийар (1929—2007)

Современным поколениям человечества выпало существовать в весьма турбулентное время: геополитически изменяются границы государств, социально-психологически изменяются и сами концепции государств как национальных или федеральных образований. На сегодня уже уместно говорить не о государствах и взаимном противостоянии их интересов, как то было ранее, а о соотношении сил и антагонизмах между группами, сформированными либо по корпоративно-орденскому признаку, либо по признаку доступа к определенного рода ресурсам. Так, сегодня не национальная или этническая принадлежность может являться определяющей чертой личностной социальной идентичности, а принадлежность к той или иной прослойке или социальной группе, обладающей географической мобильностью (возможностью проживать в любой точке мира) и способами обеспечения дохода, постиндустриальными по своему характеру, то есть построенными по принципу тиражирования копий, во многих случаях лишь виртуальных (цифровых). Такие категории как нетократия, постиндустриальный производитель/постиндустриаль- ный капиталист, корпоратократия и киберпанк приобретают всё более реальное наполнение и релевантность в дискурсе социально- значимых процессов. Соответствующее переформатирование соотношений и связей общественных классов и самого понятия класс, а также соответствующая социальная ре-стратификация и вместе с нею смещение прежних акцентов в (со-)отношении (новых) элит и электоральных групп становятся всё более заметны и всё более далеки от традиционного марксовского их понимания.

На порядки возросло и количество информации, потребляемой индивидуумом ежедневно осознанно и неосознаваемо из разнообразных источников; уже институционализировались профессии и виды бизнеса, завязанные исключительно на сетевых коммуникациях. Всё это в совокупности — и описанные геополитические изменения, и всё более ощутимая миграция существования в режим онлайн накладывает отпечаток на характер актуального восприятия реальности современным индивидом, на иерархию, природу его мотивов и степень вовлечённости индивида в те или иные социальные и социально- политические процессы, равно как и на характер принимаемых индивидуумом решений и его фактическое поведение в реальном мире. Это же определяет и серьёзный психологический вызов, приобретший уже перманентный характер и ознаменовавший нашу эпоху. От того, каким образом личность отвечает на подобного рода вызов, зависит не только степень её социальной успешности и её психологическое благополучие, но и степень её безопасности, равно как и в известных случаях сама вероятность её физического выживания.

Означенные здесь изменения неизбежно находят своё отражение в трансформации способов управления массами и в трансформировании характера классовых антагонизмов и классовой борьбы. На данный момент общества переживают (и многие уже полностью пережили) смену парадигмы управления большими социальными группами. От парадигмы управления к парадигме мотивирования — так можно кратко обозначить этот парадигмальный сдвиг. Элитам государств, которые принято именовать развитыми, давно пришлось отказаться от управления массовым сознанием методами принуждения или давления; ныне массами не управляют, массы мотивируют, то есть подвергают влиянию и модифицируют иерархии мотивов определённых целевых групп и их психологические приоритеты, тем самым сподвигая данные группы на принятие тех или иных решений и на те или иные социально-значимые действия. Тоталитарные и авторитарные методы управления в первоначальном их понимании, характеризующиеся грубыми мерами принуждения, остались в прошлом; «не принуждать, а сподвигать» — принцип агирования современных элит.

Характерной чертой данных методов мотивирования является апеллирование через когнитивную сферу к бессознательной сфере, сфере инстинктов и эмоций с целью модификации актуальных потребностей индивидов и ре-иерархизации потребностей, а также с целью создания псевдо-потребностей и, соответственно, создания мотива и стремления эти потребности удовлетворять. Иллюстрацией такого мотивирования могут в частности служить предвыборные кампании, равно как и социальные волнения, в которые рано или поздно оказываются вовлечены существенные по своему числу массы граждан.

Эффект, создаваемый подобными методами мотивирования, это снижение или утрата индивидом способности самостоятельно выносить оценки происходящим событиям и поступкам окружающих, снижение способности критически мыслить и самостоятельно дефинировать свои личностные стратегические и тактические приоритеты. Собственно, и смысл, и цель мотивирования — сделать индивида предсказуемым и управляемым, то есть исполнителем воли заказчика, защитником интересов заказчика, при этом не включая или как можно менее включая сознательную (когнитивную) сферу индивида в формулу отношений элит (заказчика) и электората (управляемого ресурса).

По своей сути эта модель управления большими группами феноменологически наследует принципы авторитарной модели управления, однако отличается от неё неким компонентом «soft power», который является эффектом, создаваемым «мягким» мотивированием вместо традиционного жёсткого авторитарного давления (принуждения) сверху вниз. Таким образом мотивирование обладает значительно меньшим потенциалом сопротивления со стороны масс и меньшим потенциалом их протестной готовности, а стало быть, оно и гораздо менее затратно для элит.

Доступ к эмоционально-волевой сфере и сфере мотивов человека, как известно, обеспечивают смыслы, выполняющие функцию некоего кода или ключа, запускающего определённые механизмы психики и, как следствие, индивидуальные реакции. Человек — единственный представитель отряда приматов, обладающий обнаруживаемой и подтверждаемой потребностью в смысле и в более широком (мета-)значении: человеку свойственно предпочитать осмысленную (в его восприятии) деятельность бессмысленной и переживать состояние психологической депривации в отсутствие таковой; человек способен и склонен задаваться вопросами и поисками смысла жизни, не удовлетворяясь лишь биологическим существованием как таковым. Смыслообразующие понятия для индивида могут приобретать такое значение, что их ценность для него может превышать ценность самой жизни — человек способен на жертвы и порой готов идти на смерть за идею, выполняющую для него функцию смысла жизни.

Управление массами через смыслы производится путём соответствующей обработки смыслов, а именно работы по модификации и смещению семантики смыслов. Именно семантические сдвиги и подмена смыслов решают задачу внедрения нужных заказчику аттитюдов и оценочных мнений по отношению к определённым идеям, идеологемам, группам и/или политически-значимым фигурам. Таким образом семантические сдвиги позволяют реализовать те или иные интересы заказчика и/или создавать новые конфликты интересов, борьба за которые возможна лишь при условии вовлечения определённого количества адептов.

На сегодняшний день сложно подобрать понятие или категорию, которая не подверглась бы обработке по модификации и смещению её (первоначального) смысла. Приведём, например, такие понятия, как свобода, права человека, выборы, электорат, патриотизм, радикализм, экстремизм, фашизм, нацизм, либерализм, стабильность, демократия, духовность, толерантность. Любое из данных понятий в силу интенсивной работы по модификации его смысла сегодня приобрело крайнюю неоднозначность или целый спектр значений, и в разных контекстах и из разных уст любое из них может трактоваться различно, выражаясь порой и в диаметрально-противоположных толкованиях, в которых и реципиент (слушатель, телезритель) в свою очередь улавливает гипер-смыслы и суб-смыслы. Социальные эффекты, производимые данными манипуляциями со смыслами, широко известны.

Метафорически представителя вида homo sapiens можно рассматривать как совокупность и эффект взаимодействия двух основных составляющих: hardware (аппаратное обеспечение) и software (программное обеспечение), где аппаратным обеспечением служит тело (организм), а программным — совокупность функций нервной системы, лимбической и иных систем головного мозга, то есть всего того, что обеспечивает индивидуальную психологическую и поведенческую реакцию на стимулы, поступающие из внешней социальной реальности. Как известно, функционирование механизмов и автоматов зависит от того, каким образом машина запрограммирована. Условно говоря, назначение социализации личности следует похожему принципу: определённые социальные институты (значимые родительские фигуры, образовательные и культурные учреждения) заняты модифицированием «software» индивидов в соответствии с текущими интересам заказчика (элит) и реагировали на внешние стимулы так, как это заказчику необходимо. Подобные меры социализации как моделирования мировоззрения и ценностных систем имеют место в любой культуре, в любом обществе, и в каждом они вырабатываются, корректируются и передаются предыдущими поколениями последующим. Мягкими способами такой модификации можно считать те, которые предусматривают поощрение идеи личностного развития, идею прозрачного общественного договора и реализацию прав и свобод человека; жёсткими же те, которые предусматривают непременное наличие образа врага и представление о человеческой жизни как о менее ценной, нежели некая идея/идеология или безопасность/жизнь вождя. Известно также, что индивид может быть и „перепрограммирован“ в более позднем возрасте — это может стать результатом вовлечения индивида в определённые группы или сферы деятельности, в которых доминируют доктрины и системы ценностей, отличные от доктрин и систем ценностей, принятых в (остальном) обществе первичной социализации. Тоталитарные секты или закрытые общества могут служить иллюстрацией подобного „перепрограммирования“.

Феномен подверженности индивида такого рода программированию и перепрограмированию делает острым вопрос адаптации личности к актуальной социальной реальности как к среде, где личность неизбежно попадает под влияние заинтересованных в её мотивировании агентов. Сегодня это и вопрос адаптации как цели, и вопрос адаптивности как средства (то есть способности) не только самосохраниться, но и обеспечить существование и благополучие себе и своему потомству. Залогом и признаком неуспешной адаптации индивида к среде является наличие расхождения между миром и картиной мира индивида, отставание в осознавании индивидом особенностей меняющейся реальности.

Инструментом выживания и самосохранения личности в таких условиях может быть только сохранение осознанности и сохранного контакта с текущей реальностью, выработка своего рода иммунитета против манипуляций сознанием и подсознанием посредством способности ясно, критично и самокритично мыслить и оценивать ситуацию, не подпадая под влияние тех, чья задача- минимум — добиться эмоциональной вовлечённости объекта. Обеспечить и сохранять такой иммунитет и очистить сознание от «смыслового спама» на сегодняшний день не представляется возможным без развитого умения разбираться в текущих социальных процессах, в том, что принято называть «гуманитарными технологиями», без умения видеть не всегда явные взаимосвязи социальных и политических процессов и актуального заказа элит и соответствующей работы pr-институтов по модификации смыслов.

Любая культура представляет собой прежде всего некую систему определённых запретов и ограничений. Назначение этих запретов состоит в подавлении властного и сексуального инстинкта индивида, то есть в ограничении его личностных свобод через встраивание определённых конструктов социальных и культурных норм и этик в его супер-эго; и это и составляет основной конфликт индивида и цивилизации (общества), равно как и суть цивилизационных неврозов, как обозначил в своих работах ещё Зигмунд Фрейд. Отсюда можно вывести понимание человека мыслящего как индивида, занятого осознанной деятельностью по поиску и нахождению собственного места в культуре и обществе посредством осознавания и раздвигания задаваемых границ и лимитов, минимируя при этом потенциал внутренних и внешних конфликтов. Такое возможно лишь в случае полного осознания и признания личностью того факта, что не декларации свобод и прав обеспечивают в действительности свободу и права, а наличие и развитие личностной внутренней свободы и индивидуально и осмысленно определенного её смысла и цели. «Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?»

В психологическом консультировании и психотерапии зачастую именно в этой плоскости лежит запрос клиента (пациента), хотя самим клиентом он, скорее всего, во всей полноте не осознаётся. Нереалистичность помноженная на неумение жить свою жизнь — так кратко можно «озаглавить» проблематику и причину душевного неблагополучия, с которым клиент обращается в психологу/психотерапевту. Нереалистичность как недостаточно развитая способность реализовывать себя и свой интерес и недостаточное умение вовлекать возможные сотрудничающие стороны в процесс реализации индивидуальных интересов на фоне недостаточного (неадекватного) контакта с внешней реальностью. Задача психолога (психотерапевта) в таком случае — подходить к работе в рамках более широкого контекстуального понимания глубинных мотивов и устремлений клиента, помогать клиенту исследовать и обозначивать для себя действительные внутренние конфликты и искать и находить пути их конструктивного разрешения в культурных и социальных условиях, особенности которых прежде всего нужно (научиться) ясно осознавать. Разумеется, наиважнейшей предпосылкой успешности такой работы является наличие достаточной внутренней свободы у самого психолога/психотерапевта.

Гуманистические ценности, получившие со времен Эразма Роттердамского особое значение для культуры и общественного развития европейских и в целом мировых обществ, объединяют и несут в себе идею человека как осознанного существа, стремящегося к свободе, самопознанию и творческой самореализации, то есть идею человека смысла. Обскурантизм и дефицит свободы, присущие патерналистским, авторитарным и тоталитарным моделям обществ и соответствующим им моделям управления группами, концептуально противоположны идеям просвещения и гуманизма. В рамках постмодернисткой философии и понимания мира, пришедших позднее на смену эпохе Нового Времени, одним из принципов принято считать релятивизм. Релятивизм трактует мир как хаос, как глобальную совокупность относительностей — относительности норм, этик, социальных и политических иерархий и ценностей. В соответствии с релятивистскими представлениями нет истины, а есть лишь интерпретации; нет единой объективной реальности, есть лишь индивидуальные её конструкты. Данный релятивистский принцип послужил в своё время мощным освобождающим механизмом, катализатором развития философской мысли и сделал возможным расширение границ свободы и осознанности для тех, для кого свобода и осознанность представляют гуманитарную ценность. Идея сверхчеловека Фридриха Ницше концептуально является выражением и продолжением этой идеи «роста над самим собой» через расширение внутренней свободы и осознания себя критически- переосмысляющим нормы и этики субъектом, который тем самым представляет собой нечто большее, нежели сумма того, что в него „вложила“, т.е. запрограммировала социальная среда. Без осознания мира как хаоса и без понимания себя в нём как потенциально автономного самоопределяющегося субъекта индивид не может быть в состоянии осознанно взаимодействовать с социальной реальностью, поскольку без осознания данных условий и предпосылок существования индивид автоматически является лишь объектом влияния среды: любое убеждение и любая вера как ориентир или свод этик и норм делают индивида невольником и исполнителем воли субъекта, транслирующего данные убеждения в своих интересах.

Релятивизм как ментальная среда предполагает и требует наличие определённого уровня психологической зрелости у её обитателей. Как показало время, релятивизм может служить не только инструментом освобождения сознания, его возможно превратить и в своего рода оружие или орудие управления теми, кто к освобождению сознания не стремится; и современное техническое развитие медиа играет тут особую роль. Ведь нет истины, есть лишь интерпретации, нет реальности, есть множество её вариаций и симулякров, таких как: виртуальная реальность, виртуальная идентичность и всё, что ныне технически возможно копировать и тиражировать бесконечно — медиа-мессаджи, эмоционально вовлекающие потребителей онлайн-информации, платные и бесплатные «тролли», активно множащие «мнения», создавая иллюзию мейнстрима, и многочисленные прочие медиа- эффекты. В подобные ловушки, расставляемые умелыми медиа- технологами, попасть очень легко. Легко особенно тем, для кого осознанность и свобода стоят не на первых местах в ранге ценностей и потребностей. Медиа с их техническими возможностями позволяют, как умножать эффективность перепрограммирования или ре-индоктринирования индивидов, так и значительно увеличивать охват потенциальной аудитории. С момента внедрения радиовещания, а затем и телевидения географическая удалённость целевых групп перестала служить препятствием для подобного рода задач.

Перепрограммирование или ре-индоктринирование индивида возможно посредством внедрения подвергнутых модификации смыслов в силу природной чувствительности человека разумного к такой категории как смысл. Одним из примеров может служить здесь упомянутая выше идея Ницше о сверхчеловеке, в своё время семантически модифицированная и превращённая в идею мнимого (расового) превосходства неких одних представителей вида homo sapiens над другими. Ещё одним примером модифицирования и смещения смысла может служить то, что было проделано с идеей джихада, исконное значение которой многим вовсе неизвестно.

Применяя релятивистский принцип как оружие, можно сместить с первоначальных позиций не только смыслы таких понятий, как либерализм и толерантность, можно исказить и «сбить настройки» и фундаментальных понятий добра и зла, тем самым, сделав индивида управляемым исполнителем чьей-то воли в борьбе за некое «добро» и против некоего «зла». Индивид, чьё сознание контаминировано понятиями со смещёнными смыслами, неизбежно утрачивает способность самостоятельно ориентироваться в социальной реальности — с этого момента, как ведомый, он нуждается в ведении, в лидирующей и направляющей функции извне, осуществляемой более «ориентированным» субъектом. Утратив собственные ориентиры, индивид по сути более не принадлежит самому себе, он является не только объектом влияния субъектов влияния, но и сам становится своего рода оружием в их руках, так как он воспроизводит (копирует и множит) культурные образцы мышления и поведения, в которых заинтересован его ведущий; тем самым сам индивид становится агентом влияния в интересах, которые далеко не всегда совпадают с его собственными, если бы он их осознал.

Здесь уместно вспомнить и пересмотреть идеи Мишеля Фуко, в частности, его идею заботы о себе как идею способа самореализации, однако, в данном контексте — ещё и как идею успешной личностной адаптации и индивидуального (а во многих случаях и группового) самосохранения. Человек осознанный и сознательно стремящийся сохранить свою осознанность, имеет шанс уцелеть в сотканной из множественных относительностей социальной реальности постмодерна. Тот, кто не занят подобными вопросами, таких шансов вовсе не имеет, а обречён на маргинализацию, на существование иждивенческого типа за счёт тех, кто активно определяет социальный дискурс, равно как обречён и на всё большее отчуждение от подлинной реальности и от собственной самости, так как он вынужден — в таких условиях это неизбежно отводимая ему роль и функция — являться потребителем (псевдо-)реальностей, конструируемых кем-то.

Не случайно и концепции образования и образованности также претерпевают свои заметные изменения: и смысл понятия «образование» видоизменился, и сам общий уровень образованности, если принимать его за величину, коррелирующую со степенью осознанности, в значительной степени снизился. Доступ к особого рода знаниям и компетенциям открыт не всем, зачастую этот доступ закрыт как к рынкам, границы которых ревностно защищены от проникновения и размывания, и данная тенденция «закрытости и защиты» рынков компетенций отсылает к свойственной до-реформаторской «непрозрачности» авторитетов, закрытости институтов власти и их недоступности для диалога и отчётности перед объектами властвования/управления. Этот тренд «заужения специализации» сегодня прослеживается не только в культурах и обществах, переживающих тяжёлый кризис, но заметен и в относительно экономически-устойчивых западных странах. Термин «профессиональный идиотизм», введённый ещё Карлом Марксом, описывает данный феномен: узкая специализированность и «заточенность» на выполнение определённых профессиональных функций у современных специалистов порой соседствует с крайне скудно выраженными индивидуальной осознанностью и способностью критически мыслить и оценивать ситуацию. А значит, и способностью успешно адаптироваться в ней. Основной вызов и задача, с которыми вынуждена конфронтировать мыслящая личность в XXI-м веке, это противостояние глобальной (жёсткой или менее жёсткой, в зависимости от характеристик культуры и характера элит) люмпенизации масс с целью исключения сознательной сферы индивида из отношений власти.

Ещё одной ловушкой релятивизма является заложенное в самой идее относительности отсутствие лимитов и сдерживающих пределов для переосмысления или переинтерпретирования смыслов. Так, в условиях обесценивания ценностей и приоритетов гуманистического толка постепенно утрачивают своё значение и самые принципиальные ценности, например, ценность человеческой жизни. В конфликтах интересов, таких как крестовые походы или захватнические войны, людям всегда отводилась роль недорогого воспроизводимого расходного материала. Однако, возможно, мы переживаем эпоху, в которую субъективно воспринимаемая ценность человеческой жизни достигла минимального своего значения, как в силу протекания в мире подлинных вооруженных конфликтов и их воспринимаемой почти «обыденности», так и в силу опыта соприкосновения новых поколений с множественными сконструированными и копируемыми реальностями и (телевизионными и компьютерными) псевдо-реальностями, в которых убить человека ничего не стоит и никаких последствий за собой не влечёт. Войны двадцать первого века происходят не на полях битв, они развязываются и ведутся прежде всего в лимбических системах.

Проблема адаптации личности к данным условиям безальтернативна: личности не остаётся ничего, кроме как принять вызов и самоопределиться — объектом социальных (и политических) отношений ей быть или субъектом, то есть быть потребителем (медиа-контента) или создателем (подлинной реальности). И чем далее мы заглядываем в будущее, тем безальтернативнее выглядит данная перспектива, так как технические средства делают всё более возможными тотальный контроль и (нежёсткое) мотивирование и ре-индоктринирование. К числу этих технических средств относятся и средства геолокации, видеонаблюдения и слежения (беспилотники, дроны), средства слежения, встроенные в том числе и в индивидуальные средства связи, и социальные сети как способ сбора пользовательских данных, и consumer tracking (обработка и использование клиентских баз данных с целью отслеживания потребностей потребителей и дальнейшего их мотивирования), и биометрические средства идентификации, и цифровые способы осуществления платежей и многие другие новшества, более известные узким специалистам, нежели широкой публике. Эти технические средства уже превратились в средства реализации власти, власти, которая сегодня расширяет свои границы гораздо интенсивнее, чем сам человек склонен расширять границы своей свободы и осознанности. В этом и парадокс, и вызов нашего времени: с одной стороны развитие науки, философской мысли и техники даёт человеку фактические возможности для всё более осознанного существования, с другой же стороны человек всё менее стремится быть осознанно-вовлечённым в сферы деятельности, связанные с экзистенциальными вопросами, в частности с вопросами власти.

На фоне описанных особенностей современности как и на фоне более поздних постмодернистских моделей, скорее анти- утопических или пессимистических, ранняя философия выглядит теперь идеалистской, гипертрофированно-нереалистичной, в какой- то мере даже фантазёрской. Как если бы и древние греки, и Шопенгауэр с его взглядом на человека как на существо, обладающее ненасытной «волей к жизни» и тягой к осмыслению мира и себя, стремились сделать щедрый комплимент хомо сапиенсу. Как делал в своём роде и Ницше, апеллируя к воле к власти и свободе... Идеалистскими и несоразмерно оптимистическими на нынешнем фоне кажутся и идеи Эразма Роттердамского и других мыслителей и учёных эпохи просвещения, представлявших себе будущее не таким, каким оно рисуется нам сейчас и каковое мы переживаем уже сегодня. Техника, делающая возможным и реальным тотальный контроль, более соответствовала бы концепции человека пре-ренессанса, нежели человека эпохи просвещения, однако именно сейчас она становится всё более значимой частью нашей жизни и будет становиться всё более значимой и незаменимой и в будущем, а человек — всё более от неё зависимым... Неслучайно и в литературе середины двадцатого века нашли своё отражение и зазвучали по- особенному актуально анти-утопические визионерские идеи Олдоса Хаксли, Джорджа Оруэлла и Станислава Лема. Возникает даже иллюзия того, что, чем дальше мы всматриваемся в историческую ретроспективу, тем выше кажется уровень притязаний мыслящих людей в отношении таких категорий как личностная свобода, творческая самореализация и осознанное, осмысленное существование. Или, может быть, это вовсе не иллюзия?

Литература

1. Baudrillard, J. „Man muss sich vor der Wahrheit hüten“. Die Tageszeitung (taz.de), 22.11.2000.
2. Корнеева, Е. А. Царство Путина. Неосталинизм по просьбам народа. Питер, 2011.
3. Lukes, S. „Power and the battle for hearts and minds: on the bluntness of soft power“ in Felix Berenskoetter and M.J. Williams, eds. Power in World Politics, Routledge, 2007.
4. Ницше Ф. Так говорил Заратустра: Пер. с нем. / Ф. Ницше.
   — М.: ООО „Издательство АСТ“, 2005. — 340, [12] с.
   — (Мировая классика).
5. Nye, J. The Powers to Lead, NY Oxford University Press, 2008.
6. Freud, S. 1913 Totem and Taboo: Resemblances between the Psychic Lives of Savages and Neurotics.
7. Freud, S. 1923 The Ego and the Id.
8. Freud, S. 1930 Civilization and Its Discontents.
9. Фуко, М. Забота о себе. История сексуальности. т. 3. — Киев: Дух и Литера, 1998.

---

КОРНЕЕВА Е. смысл, релятивизм, адаптивность